Но если не случится ничего неожиданного, к ночи они доберутся до хижины. Мэтью узнавал местность: моток проржавевшей проволоки, бочка из-под нефти, полупогруженная в песок, остроконечная скала в ста ярдах от берега. До хижины не больше часа пути. Мэтью подумал, что солнце садится: облака на западе светились, но еще некоторое время будет светло. Билли, шедший рядом, снова начал спотыкаться, потом упал.

Мэтью пригнулся у обломка скалы.

— Давай, — сказал он. — Полезай на меня. Осталось немного.

Последний участок пути — по развалинам — оказался самым трудным: уже стемнело, и можно было ежеминутно споткнуться. Мэтью решил, что заблудился, и хотел уже позвать отшельника, когда увидел в полутьме ровную площадку. Он пошел к ней и понял, что это двор, окружавший дом отшельника. Здесь должен быть и сам дом… Мэтью увидел дом и застыл. Вид моря, преградившего путь, тоже был неожиданным и означал крушение его собственной иллюзии. Но потом было пробуждение, начало новой надежды. Новый удар был свирепым. Дом сгорел: почерневшие балки торчали без крыши под открытым небом.

17

Это случилось не сегодня: обгоревшее дерево на ощупь было холодным. Внутри виднелись следы буйного разгрома. Сначала разбит алтарь, подумал Мэтью: на полу лежали обломки лампады. Кожух сбит, печь перевернута; очевидно, именно из-за этого начался пожар. Но огонь не полностью поглотил дом. Стена с окном и угол стены у алтаря устояли и поддерживали часть крыши. Должно быть, огонь погас от дождя.

Мэтью поискал тело отшельника. Его не было ни в доме, ни во дворе. Неужели он сам совершил все это в припадке религиозного безумия, перед тем как уйти в какое-нибудь паломничество? Но он разбил и алтарь. Восстав против Бога, признав отчаяние и поражение? Возможно, но маловероятно. Разрушения несут на себе следы обычной человеческой злобы, а не религиозного извращения.

Кровать была на месте, у относительно уцелевшей стены. Она была обожжена, огонь добрался и до пластикового покрытия окна. Но лежать на кровати можно. Мэтью подобрал одеяла и увидел, что они почти целы, только сильно пахнут дымом. Билли, тихий и испуганный, стоял рядом.

Мэтью сказал:

— Ложись в постель. Я помогу тебе раздеться.

— Это те, которые отобрали ружье? — спросил Билли.

— Может быть. Не знаю. Их здесь теперь нет, это точно. А завтра мы найдем Лоуренса. Тебе нужно поспать.

Он наклонился к мальчику и снял с него ботинки. Подошвы износились и в одном месте были тонкими, как бумага. Как только они вернутся к гроту, нужно будет заняться обувью.

Закутав Билли в одеяла, он спросил:

— Ну как?

— Как на койке в корабле… где вы будете спать, мистер Коттер?

— Я найду место.

Он очень устал, но нужно еще разжечь огонь. Не оставалось ничего съедобного; большая черная кастрюля, в которой отшельник варил еду, лежала вверх дном во дворе. У Мэтью оставалась только картошка, которую он хотел поджарить. Разжигать огонь или съесть ее сырой? Хорошо, что сохранились инструменты. Рукоятка пилы обгорела, но пользоваться ею можно. Мэтью нарезал обгоревших досок.

Потом ножом наделал лучины. Это оказалось еще труднее, чем пилить, но в конце концов у него получилась небольшая груда растопки. Мэтью положил поверх щепок несколько обломков досок и после нескольких неудач зажег лучины. Пламя поднималось и опадало, и когда он уже начал отчаиваться, охватило большие куски. Когда поселимся на постоянном месте, подумал Мэтью, будем поддерживать огонь все время, зимой и летом. Ничто так не успокаивает, как вид костра.

Он сидел, глядя на огонь и греясь, пока не задремал и чуть не упал в костер. Жар разбудил его. Он взял изогнутый кожух и изогнул его еще больше, положил на пол рядом с кроватью несколько досок. Постель будет не мягкой, но это все же лучше, чем лежать на камне или кирпичах.

Мэтью достал картошку и положил новую. Билли спал, будить его не хотелось. Мэтью поел немного, а остальное отложил на будущее. Те, что лежали в кожухе, он потрогал ножом: еще не готовы. Еще минут десять. Он лег на доски и смотрел на огонь. Слышался треск дерева и тихое дыхание мальчика. Во тьме и одиночестве Мэтью заговорил с Эйприл.

— Вы были правы; я оказался глуп и невежествен, но это можно изменить. Я уже начал изменяться, учась у вас, и могу измениться еще больше. Вы лучше меня поняли жизнь, но если я подольше буду слушать вас, я тоже пойму ее.

Дождь в лицо разбудил его. Он падал часто, свистел на погасавших углях костра. Ночь была совершенно черной. Мэтью ощупью добрался до кровати Билли. Часть ее оставалась сухой, защищенная углом крыши, но дождь доставал до половины. Мэтью отыскал оба их плаща и положил поверх одеял. У изголовья кровати было место, где можно было стоять или сидеть, оставаясь относительно сухим. Мэтью скорчился там и стал ждать конца ночи. Билли заплакал в бреду. Мэтью заговорил с ним, но мальчик не слышал. Он говорил о Капитане — своей любимой собаке, решил Мэтью. Капитан потерялся, и Билли не мог найти его. Мэтью сказал, что Капитан вернется, но мальчик не унимался.

Наконец дождь стих. Вскоре после этого небо начало светлеть в предвестии рассвета.

Оставленная им картошка промокла и раскисла. Та, которую он положил в костер, предварительно еще сгорела дочерна. Даже если бы он мог позволить себе это, все равно не было никакой надежды развести костер из сырых досок. Билли снова уснул, и Мэтью вышел на разведку. Отшельник говорил, что источник его пищи недалеко, так что нужно попытаться найти его.

Он нашел его очень легко: указателем послужило тело отшельника. Вначале Мэтью увидел только его, но, подойдя ближе, понял, что здесь два тела. Они лежали вместе, пальцы отшельника сжимали горло другого человека, на теле его виднелось множество ран, в том числе сильный удар чем-то вроде топора по черепу. Общая картина была ясной, а восстанавливать подробности не было возможности. Вероятно, его застали в хижине и принудили вести к тайнику; а может, нашли его здесь, а дом подожгли потом. Несомненно, в конце он впал в ярость и задушил одного бандита, а остальные убили его. Он был чрезвычайно силен.

Бандиты унесли с собой то, что лежало на поверхности. Мэтью не пришлось много копать. Он взял четыре банки тушенки — более чем достаточно на один день, а поскольку Билли очень слаб, важно идти налегке.

Он снова посмотрел на тела. Они почти не пахли, значит, это случилось не больше двух дней назад. Под телом задушенного что-то лежало. Мэтью узнал: алтарная ткань из хижины. Вероятно, это и послужило причиной его смерти — наказание за святотатство.

Мэтью потянул ткань, и она высвободилась. Он смотрел на нее несколько мгновений. На ней были изображены три сцены, все с мучениками. Стефан под градом камней, Катерина с ее колесом, в центре Себастьян со стрелами. Мэтью накрыл тканью голову отшельника и ушел.

Билли не спал, он снова бредил. Температура у него, казалось, еще повысилась. Мэтью понимал, что не может оставить его здесь: очень важно без задержки доставить его к Лоуренсу; с другой стороны, мальчик не мог ни идти, ни даже держаться, если бы Мэтью понес его на спине. В конце концов Мэтью разорвал одно из одеял на полосы и сплел нечто вроде сетки, которая должна удерживать мальчика. Такая позиция была не очень удобной для обоих, но Мэтью надеялся что сумеет нести Билли. Мальчик опять отказался есть. Мэтью проглотил мясо из одной банки, доел влажную картошку и, усадив Билли к себе на спину, двинулся на запад.

Мальчик весил немало, в чем Мэтью убеждался с каждым пройденным ярдом. Периоды стонов и плача сменялись у него беспамятством, тогда он тяжело лежал на плече у Мэтью. Мэтью даже испугался, что Билли умер, но, повернув голову, почувствовал на щеке его легкое дыхание. Он старался погрузиться в автоматизм ходьбы, выбросив из головы все, за исключением необходимости ставить одну ногу за другой, но когда ему показалось, что он уже достиг этого автоматизма, напряжение аккумулировалось и высвободилось в виде резкой боли и приступа слабости. Нужно было отдохнуть, найти как можно более мягкое место. Тут Мэтью неуклюже опускался на колени и ложился, ощущая вес мальчика у себя на спине. У него не было сил снимать мальчика для короткой передышки.